“ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ”
(Сочетание “88-С” по коду радистов означает “целую”.)

Понимаешь,
                трудно говорить мне с тобой:
в целом городе у вас –
                              ни снежинки.
В белых фартучках
                           школьницы идут
гурьбой,
и цветы продаются на Дзержинке.
Там у вас – деревья в листве…
А у нас, –
               за версту,
наверное,
                   слышно, –
будто кожа новая,
                           поскрипывает наст,
а в субботу будет кросс
                                  лыжный…

Письма очень долго идут.
                                            Не сердись.
Почту обвинять не годится…
Рассказали мне:
                              жил один влюблённый радист
до войны на острове Диксон.
Рассказали мне:
                был он
не слишком смел
и любви привык
                     сторониться.
А когда пришла она,
                                  никак не умел
с девушкой-радисткой
                                объясниться…
Но однажды
               в вихре приказов и смет,
график передачи ломая,
выбил он
               “ЦЕЛУЮ!”
                              И принял в ответ:
“Что передаёшь?
               Не понимаю…”
Предпоследним словом
                            себя обозвав,
парень объясненья не бросил.
поцелуй
               восьмёрками зашифровав,
он отстукал:
               “ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!”
Разговор дальнейший
                              был полон огня:
“Милая,
          пойми человека!
(Восемьдесят восемь!)
                              Как слышно меня?
(Восемьдесят восемь!)
                              Проверка”.

Он выстукивал восьмёрки
                                  упорно
                                      и зло.
Днём и ночью.
               В зиму и в осень.
Он выстукивал,
               пока
в ответ не пришло:
“Понимаю,
               восемьдесят восемь!..”

Я не знаю,
               может,
                              всё было не так.
Может –
               более обыденно,
                                   пресно…
Только верю твёрдо:
               жил такой чудак!
Мне в другое верить неинтересно…

Вот и я
         молчание
                              не в силах терпеть!
И в холодную небесную просинь
сердцем
               выстукиваю
                         тебе:

“Милая!
               Восемьдесят восемь..”
Слышишь?
               Эту цифру я молнией шлю.
Мчать ей через горы и реки…
Восемьдесят восемь!
                             Очень люблю.
Восемьдесят восемь!
                              Навеки.

Жизнь-морзянка

– – – . . – – – . . – . . . . – – – – .
Трудно мне, понимаешь,
                              писать по-книжному:
не было с утра во рту
                              ни росинки.
Желудок поёт –
               за версту, наверное, слышно
и скрипят, распадаясь,
               московские полуботинки.
Там у вас –
               расстегаи в «Базаре Славянском»,
тут у нас
               на второе давали –
                                       отруби.
Суп на первое был
               из воды ледовитокеанской,
А в субботу заплыв объявили.
                              От проруби к проруби…

До тебя не достать
               через реки, поля ледниковые,
но рукою подать уж
                  до дачи Канатчиковой.
Сотня вёрст здесь не крюк.
                              Связь – коротковолновая.
Передачи не шлют,
               хотя есть передатчики.

Жил радист, мне сказали,
                              ну, очень тупой,
одичавший на Диксоне,
               тут это просто.
Говорят, у него даже был позывной
специальный:
               IQ-90.
Он умом, рассказали мне,
               был не силён,
а влюбился – и вовсе с последнего
                              спятил.
Нет, чтоб выбить ключом телеграфным: «Влюблён» –
«8, 8» – долбил круглый год,
               будто дятел.
Я с тобою сойдусь
               на короткой
                              волне,
до полярной зари
               за три месяца
                              встану.
Сердце точки стучит и тире,
                              как во сне.
Врач
        уставился тупо
                              на кардиограмму:

– – – . . – – – . .

«Три тире и две точки» –
                              восьмёрка.
                                        Пойми!!!
«8-8» – как губ напоённых касание.
Впрочем, нет: это «8» –
               как груди твои…
А вот это –
            как нижние два полушария.

Надоело
               из клетки
                           радиоузла
по-коротковолновому блеять:
«8-8» – «целую».
               Пойми!
                       Поняла?»

«Поняла.
               Отвечаю:
                              “6-9”».